▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
MY HISTORY
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
Ключ встаёт в отверстие замочной скважины.
Шёлк-шёлк-шёлк.
Дверь со скрипом открывается, и холл заливает тусклым светом старой коридорной лампады.
«Дизайн выполнен в винтажном стиле, что придаёт уют и атмосферность роскошным апартаментам» - Так говорилось в риелторском буклете, и «Ремонт в этой треклятой дыре не делали лет сто, хе-хе» - комментировал ситуацию старый консъерж, разнося вокруг себя характерное крепковыдержанное амбре.
Закрыв дверь и положив ключи на столешницу исконно неизменного коридорного мебельного гарнитура, невысокий мужчина азиатской внешности прошёл в центральную комнату, не потрудившись щелкнуть выключателем электроэнергии. Он прекрасно ориентировался во тьме.
Скинув с плеч плотное чёрное пальто, азиат подошёл к прекрасно вписывавшемуся в интерьер средневековому сундуку, достал из него потрёпанного вида дневники и разложил их по близ стоящему столу. Включил настольную лампу. Сел. Открыл один из них. Ночь, предшествующую наступлению сезона листопадов, он многие века именует Ночью историй. В тридцатых числах августа мужчина привык перечитывать хронологию прожитых им лет.

Том первый представляет из себя переплёт бамбуковых листов. Перелистывать его приходится с особой осторожностью и даже нежностью – одно неловкое движение, и этот путеводитель по древней Японии рассыплется в руках своего создателя. Многие страницы мужчина перелистывает, почти не вчитываясь в них.
Там повествуется о простом мальчике, родившимся в 1316 году в обычной крестьянской семье, медленно загибающейся от голода. Этот отрывок был написан в качестве вступления уже в году шестидесятом, поэтому не нёс в себе эмоциональной окраски, и был, по сути, сборником довольно посредственных фактов.
Намного интереснее читать записи, начинающиеся с 28 года – именно тогда, на самом деле, ещё совсем юный Миками начал вести дневник. Конечно, язык его письма был примитивен, местами – смешон, грамоте на тот момент мальчик обучался не более трёх лет. Из повествования следовало, что, совсем ещё юного, его забрали в семью особы знатного рода, в качестве личного слуги Молодого господина, являвшегося его одногодкой. Мальчиков обучали вместе, кормили одним и тем же, и даже спал сын крестьянина в комфортабельнейших условиях. Молодой господин недолюбливал и презирал подселенца, но, повинуясь воле отца, был вынужден проводить с удивительно тихим и неконфликтным парнем большую часть своего времени. С годами стало ясно, что мальчики – почти неотличимы внешне, однако темпераментами отличались разительнийшим образом: сын знати был заносчив, общителен и ленив, в то время, как простолюдин отличался молчаливостью, эмоциональной бледностью и трудолюбием.
Почти в каждой записи хозяин написанного задавался вопросом о причинах, побудивших знатную семью приютить его. Под конец первого тома загадка была решена. Его выращивали Двойником маленького наследника на случай очередного переворота (Семья состояла в близком родстве с Правителями того времени, и молодой господин был одним из претендентов на трон, в случае гибели основной семейной ветви). В теории, в случае возникновения опасности, знатное семейство должно было укрыть от наёмников истинного наследника, подсунув для расправы клона.
Но события повернулись таким образом, что в живых остался только тот самый сын крестьян, оставленный на погибель в стенах родового гнезда, в то время, как на знатное семейство, бежавшее со своих земель, был направлен самурайский отряд. Юный Миками выжил, объявил себя Молодым господином, присвоил всё, оставшееся от семьи, имущество. И бежал в горы, опасаясь расправы.

Том второй. Довольно большой промежуток времени записи не велись. Повествование второго сборника началось с жалоб на никчёмных строителей, не желающих работать в снегопад. Сын крестьян, именуемый ныне последним представителем знатной семьи, не поскупился на целый дворец для своей персоны в горах. Нанятых слуг, рабочих, крестьян он не любил, подозревая в каждом из них потенциального врага, предателя.
Вообще, что не упоминалось в летописи, но отчётливо сквозило пробирающим до костей сквозняком между строк – на юноше очень сильно сказался факт того, что его растили, как оказалось, на убой. Он любил семью, в которой рос, каждого его члена, даже Молодого господина. Бесчеловечность их замысла надорвала что-то в неокрепшем юношеском сознании.
Время шло, жилище было достроено, в него заселились слуги и сам лже-Господин. Чувствуя одиночество в своей отрешённости к людям, парень завёл любимца в виде косматого пса, найденного в плачевном состоянии в окрестностях близлежащей деревушки. Дальше очень много записей о новом любимце, о его способностях. На одной из них азиат концентрируется, вчитываясь внимательно в каждый иероглиф.
"Я не смог противится и позволил ему спать в моей спальне. Ему было выделено ложе, обшитое высококачественным китайским красным шёлком. Слуги смотрят на меня с презрением, они полагают, что я совсем тронулся умом. Низшие создания, разве поймут они когда-либо природу настоящей преданности? Привязанности? Смогут ли ощутить себя связанными хоть с кем-то узами настоящей дружбы? Они не понимают… Мой пёс – существо, которое никогда меня не предаст. Не убьёт, не зарежет ради наживы. В отличие от них. Я вижу отклики ненависти ко мне в темноте их глаз, отражающей черноту их нутра."
Затем ещё с десяток вполне праздных записей. А потом на тканьевом листе, не на бамбуке, нацарапанные в спешке слова: «Всё кончено. Для меня. Они убили. Он мёртв.»

Повествования третьего тома берут своё начало уже в шестидесятых годах четырнадцатого века. Китай. Из записей ясно, что герой, выкупив себе место на торговом судне, иммигрировал в страну «Заходящего солнца», где долгое время перебивался случайными заработками, промотав крохи своего спасённого состояния в кратчайший срок. Именно в этом томе впервые упоминаются «ночные развлечения» в виде охоты и пожирания людей. О расправах упоминается буднично, будто речь идёт об отведанном на обед зайце, а не о вырванных человеческих внутренностях. Становится ясно, что годы, предшествующие переезду на континент, прошли в беспамятстве, зверином голоде и постоянных убийствах. Ночью зверь выходит на охоту, днём – спит, скрываясь в горах и лесах. Осознанность появилась не сразу, но не была искажена муками раскаянья. Люди забрали единственное любимое существо Зверя, зверь пробудился и начал мстить. Ближе к концу повествования третьего тома мужчина указывает на то, что его замок в Японии был уничтожен, все слуги убиты, а верный пёс погиб, защищая своего хозяина. Герой спасся чудом, пробудив в себе нечто, залечившее его раны. Очнулся он в развалинах. А дальше – мрак.
Возвращаясь к описанию жизни в Китае, рассказчик ссылается на нестабильную обстановку, о трудностях, связанных с вторжением Монгольских войск. Заканчивают события третьего тома строки о том, что мужчина уходит из страны вместе с враждебной Китаю армией.

Четвёртый и пятый тома. В них описываются странствия человека-зверя по материку. Жизнь в монгольских степях, затем – в Сибири, где герой впервые сталкивается с совершенно отличной культурой и языком, потом путешествие по Европейским странам. Везде он – чернь, то чернорабочий, то подмастерье, то ещё чёрт пойми кто. Живёт в нищете. Целью жизни видит умерщвление наибольшего количества людей, целью каждого дня – наесться вдоволь и уснуть. В конце девятнадцатого века расширяет границы, используя для издевательств над людьми не только пытки, но и манипулирование эмоциями. Любимым занятием становится натравливать друг на друга мужчин, доводить до самоубийства женщин, подстрекать к преступлениям и подлостям знатный люд.

Шестой том. Мировая война подтолкнула героя к возвращению в Китай. Он был сыт бесцельным существованием, жизнью в нищете и грязи. Выучив язык в той мере, чтобы походить на его носителя, мужчина берёт китайское имя и старается нарастить капитал криминальными путями. На третьем грабеже с использованием способностей, он привлекает внимание китайской мафии. Убивать его не спешат - он может быть полезен. Тем временем проходит вторая мировая война. Мужчина занимает один из самых низших постов в мафиозной иерархии, но служит исправно долгие годы, чем заслуживает уважение более высших чинов. При детальном изучении выясняется не китайское происхождение героя. Скандал, который, впрочем, быстро утих – рассказчик уже завоевал доверие продолжительностью службы, отсутствие родословной – факт не приятный, но не роковой. Постепенно оплата становится существеннее, летописец уже может позволить себе приличную недвижимость. Жизнь, впервые за долгое время, налаживается.

Том седьмой и последний. Состоятельная жизнь рушится в один момент. Его ловят на убийстве в Истинном обличье. Выслеживают. Устанавливают личность. В перспективе – казнь или опыты. Позади – бесцельное и бессмысленное существование. Преступление, на котором его застукали, герой выполнял по заказу своих криминальных собратьев, и те, отдавая долг, помогают повествователю эмигрировать из страны.
Путь лежит опять в Европу, на дворе восемьдесят восьмой год двадцатого столетия. Прибыв в Эдинбург (Шотландия), мужчина имеет сумму денег, едва хватавшую на съем жилья. Разрешение на работу, оформление гражданства и прочая бюрократическая ересь занимает очень много времени. Жить в современном мире слишком сложно.
На этом этапе ничего не остаётся, как просить помощи. Он просит, и находит её в лице Хозяина Чайнотауна. Отныне тот обеспечивает его работой, и, вместе с тем, средствами к существованию. Взамен же просит не много, по крайней мере – не больше, чем от него просили в Китае.

Постучав пальцами по свежим тетрадным листам ежедневника, вмещающим в себя седьмой том повествований, азиат резко захлопывает его. На улице светает. Первые лучи солнца, облизнув оконные рамы, будто нехотя просачиваются сквозь закопчённые временем стёкла. Он кладёт руку на рог, медленно врастающий обратно в черепную коробку. Ещё минут двадцать, и от него не останется и следа.
Прожитая многовековая история сделала из Минами существо скрытное, недоверчивое, высокомерное и мрачное. Он уже давно не испытывает сильных эмоций, истинного счастья, страха, ненависти - всё смешалось в огромном котле, разварившись в несъедобную кашу. Ни любви, ни дружбы, ни истинных привязанностей. Слабый блик благодарности к главе Эдинбургской Триады. Тоска по погибшему более шести столетий назад любимцу (нестабильность и нищета так и не позволили зависти никого взамен). И неприязнь к людям, имевшим наглость приравнять к себе существ. И больше...ничего. Когда хочет есть - он ест. Когда хочет спать - спит. Курит, но больше в дань моде. Пьёт, но никогда не напивается. Очень много читает, изучает языки. Одевается просто, без излишеств. И не строит никаких планов на будущее...

Вздохнув, мужчина встаёт из-за стола, собирает свои летописи, складывая их стопкой, и убирает обратно в сундук.
Пора приобрести ежедневник под восьмой том. Судя по обострившимся волнениям среди существ и людей, близится эпоха перемен. Перемен, доселе этому миру и не снившихся.
Он зашторивает окна и ложится спать. 

▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
MY LEGEND
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
Они – существа из японской мифологии, представляющие из себя эквивалент европейских демонов и бесов. При первоначальном устройстве мира, обитали они преимущественно в Дзигоку (японском аду), изредка выходя к людям. Род деятельности – пытки грешников. Считаются привилегированным классом нечисти. Среди живущих ходит поверье, что в Они перевоплощаются грешники, чьи преступления были чрезвычайно ужасны и бесчеловечны. 
Отличительными характеристиками данной нечисти является насыщенный и специфичный цвет кожи (в основном – красная, синяя, или чёрная), развитая мускулатура, превосходящие человеческие габариты, длинные кошачьи клыки, когти и крепкие, острые рога. Огромная физическая сила.
Они – хитрые и умные демоны. Не смотря на огромную физическую силу, они не пренебрегают и более интеллектуальными развлечениями, нежели столь простое в своём исполнении занятие, как разрывание людей на кусочки и поедание их плоти. Например, они влияют на человеческие эмоции. Могут подстегнуть свою жертву на совершение преступления, или же самоубийство, к примеру. Так же они способны менять внешность на человеческую и звериную.

▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
ABOUT ME
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲

- Дядя... он трогал, понимаешь... он трогало меня...там...

Пииииииииии. Пиииии. Пи. Пи. Пи. Пи.

Ухо покраснело, налившись кровью, и опухло. Из звуков только противное пищание. Сначала монотонное, потом прерывистое.
Мать с перекошенным от злости лицом. Её рука вновь отведена назад.
Секунда.
Треск тонкой кожи и солоноватый привкус крови. На этот раз удар стальной ладони пришёлся по губе.
Девочка пошатнулась, затем рухнув на пол. В лице - ни одной кровинки, вся кровь на губах и подбородке. Очень много крови. Наверное, останется шрам.
- Не смей! - Женщина с мышиного цвета волосами, убранными, как обычно, в жёсткий низкий пучок, нависла над дочерью бескрылой гаргульей, - Не смей! Я уже сыта твоими бреднями! Мерзавка! Тварь!
Мать била снова и снова, чуть слабее, чем в начале, но всё равно слишком сильно для человека, который не получает удовольствия от процесса. Малышка сидела, не шевелясь. Не отбивалась, не защищалась. Не плакала. Наказания в этой семье было принято принимать молча. Не повиновение грозило отлучением от еды на неопределённый срок. А может и чем похуже - в зависимости от настроения старших.
В конце концов силы женщины иссякли и она, часто дыша, схватила дочь за волосы, поднимая её с пола.
- Почему ты такая? Почему? Твои сёстры и братья - очень набожные и послушные, какими и должны быть дети в приличной семье. Одна ты - посланница ада, не иначе! Мой! - Она потрясла рукой, с зажатыми в ней девичьими локонами, - Ты Мой крест! О, за что это всё мне?!
Пальцы разжались, и девочка дрожащими руками стала собирать их в аккуратные косы. Ходить растрёпанной - грех, похуже клеветы. За это можно и прутом по спине получить. Тем временем мать, сложив руки за спиной, начала жевать свои и без того изувеченные губы. Это очень плохой - провинившаяся сглотнула - очень плохой знак.
- Иди в свою комнату. Мы с отцом обсудим случившееся и позовём тебя.
Дочка поспешила удалиться. Скрывшись в очень бедно обставленной комнате с шестью одинаковыми койками, расставленными вдоль стен, она, обслюнявив носовой платок, начала поспешно оттирать кровь с лица. Увидят братья и сёстры - подымут шум. И ей опять попадёт.
Нимфетка, действительно, очень мало походила на своё семейство: волосы у неё отдавали рыжиной, голос был слишком высоким, ноги - длинными, плечи - узкими. Она была нескладна, некрасива. Ещё и веснушки на носу появились летом, окончательно убив в её матери крохи любви к средней дочери.
В этой семье места ей не было, жилось плохо. Не сказать, что остальных детей баловали и целовали в их розовые булки, но били куда реже. И значительно слабее.
Зачем она рассказала матери о её брате такие жуткие вещи? Могла промолчать. Как всегда. Как тогда, например, когда вывихнула палец на ноге, играя во дворе с ребятами в мяч, или тогда, когда старший брат отобрал у неё все деньги, подаренные ей на День Рождения. Обычно она молчала, прекрасно понимая, что в её неудачах её же и обвинят. А в этот раз... В этот раз, может быть, ей, как никогда, нужна была помощь. Внимание. Она рискнула. Видимо, зря.
- Эй, уродка, - Одна из сестёр, зайдя в комнату, направилась к уже минут десять неподвижно сидящей на кровати девчушке, - Родители там что-то бурно обсуждают, касающееся тебя, - Она села рядом с провинившейся, ядовито улыбаясь, - На этот раз тебе точно конец, крокодилья морда, вот увидишь!
Доселе отрешённо молчавшая дурнушка неожиданно широко улыбнулась. Из раны вновь засочилась кровь. С почти осязаемым превосходством в голосе, она произнесла:
- Уродка, говоришь? - Она усмехнулась, - Но дядя изнасиловал именно меня, наш богатый и крутой дядя! Не тебя, не нашу большегрудую сестру! - Она ткнула пальцем в плечо родственницы, - Мужчины толпами у моих ног будут валяться, слышишь? А ты так и подохнешь старой девой, сестрёнка! Хе-хе!
Услышав совсем не детские фразы из уст восьмилетней девочки, вторая оторопело посмотрела на неё. В комнате повисло молчание.
Через пару минут с первого этажа раздался возглас, при детальном рассмотрении оказавшийся приглашением преступнице спуститься в большой зал. Там девочке скажут о том, что на семейном совете было принято решение отправить её учится в интернат. В какой - пока не известно, но явно не в школу благородных девиц, там такую мерзавку никто терпеть не станет.
Нимфтка воспримет эту информацию спокойно, чем ещё больше выведет из себя бедных родителей. И плевать. С переездом в Дом, Длинная Габи (именно так её там окрестят), забудет о своих родственниках навсегда. А вот слово, данное сестре, она не забудет.
"Мужчины толпами будут валяться у моих ног".
"Все мужчины мира" - будет добавлено со временем.